1903
Серебряный Колодезь
Мне слышались обрывки слов святых.
Пылала кровь в сосудах золотых.
Возликовав, согбенный старый жрец
пред жертвой снял сверкающий венец.
Кадильницей взмахнул, и фимиам
дыханьем голубым наполнил храм.
Молельщикам раздал венки из роз.
Пал ниц и проливал потоки слез.
Прощальным сном, нетленною мечтой
погас огонь небесно-золотой.
В цветных лампадах засиял чертог.
Заговорил у жертвенника рог.
Возликовав, согбенный старый жрец
из чащ пролил сверкающий багрец.
Средь пряных трав, средь нежных чайных роз
пал ниц и проливал потоки слез.
1901
В безысходности нив
онемелый овес
дремлет, колос склонив,
средь несбыточных грез…
Тишину возмутив,
весть безумно пронес
золотой перелив,
что идет к нам Христос.
Закивал, возопив,
исступленный овес.
Тихий звон. Сельский храм
полон ропота, слез.
Не внимая мольбам
голос, полный угроз,
все твердит: «Горе вам!»
Кто-то свечи принес
и сказал беднякам:
«Вот Спаситель-Христос
приближается к нам»…
Среди вздохов и слез
потянулись к дверям.
1903
Солнца контур старинный,
золотой, огневой,
апельсинный и винный
над червонной рекой.
От воздушного пьянства
онемела земля.
Золотые пространства,
золотые поля.
Озаренный лучом, я
спускаюсь в овраг.
Чернопыльные комья
замедляют мой шаг,
От всего золотого
к ручейку убегу —
холод ветра ночного
на зеленом лугу.
Солнца контур старинный,
золотой, огневой,
апельсинный и винный
убежал на покой.
Убежал в неизвестность,
Над полями легла,
заливая окрестность,
бледно-синяя мгла.
Жизнь в безвременье мчится
пересохшим ключом:
все земное нам снится
утомительным сном.
1904
Посвящается «бедным рыцарям»
Я нарезал алмазным мечом
себе полосы солнечных бликов.
Я броню из них сделал потом
и восстал среди криков.
Да избавит Царица меня
от руки палачей!
Золотая кольчуга моя
из горячих, воздушных лучей.
Белых тучек нарвал средь лазури,
приковал к мирозлатному шлему.
Пели ясные бури
из пространств дорогую поэму.
Вызывал я на бой
ослепленных заразой неверья.
Холодеющий вихрь, золотой,
затрепал мои белые перья.
1903
Вечной
тучкой несется,
улыбкой
беспечной,
улыбкой зыбкой
смеется.
Грядой серебристой
летит над водою —
— лучисто —
волнистой
грядою.
Чистая,
словно мир,
вся лучистая —
золотая заря,
мировая душа.
За тобою бежишь,
весь
горя,
как на пир,
как на пир
спеша.
Травой шелестишь:
«Я здесь,
где цветы…
Мир
вам…»
И бежишь,
как на пир,
но ты —
Там…
Пронесясь
ветерком,
ты зелень чуть тронешь,
ты пахнешь
холодком
и смеясь
вмиг
в лазури утонешь,
улетишь на крыльях стрекозовых.
С гвоздик
малиновых,
с бледно-розовых
кашек —
ты рубиновых
гонишь
букашек.
1902
Посвящается А. А. Блоку
Блестящие ходят персоны,
повсюду фаянс и фарфор,
расписаны нежно плафоны,
музыка приветствует с хор.
А в окнах для взора угодный,
прилежно разбитый цветник.
В своем кабинете дородный
и статный сидит временщик.
В расшитом камзоле, при шпаге,
в андреевском ордене он.
Придворный, принесший бумаги,
отвесил глубокий поклон,—
Приветливый, ясный, речистый,
отдавшийся важным делам.
Сановник платочек душистый
кусает, прижавши к устам.
Докладам внимает он мудро,
Вдруг перстнем ударил о стол.
И с буклей посыпалась пудра
на золотом шитый камзол.
«Для вас, государь мой, не тайна,
что можете вы пострадать:
и вот я прошу чрезвычайно
сию неисправность изъять…»
Лицо утонуло средь кружев.
Кричит, раскрасневшись: «Ну что ж!..
Татищев, Шувалов, Бестужев —
у нас есть немало вельмож —
Коль вы не исправны, законы
блюсти я доверю другим…
Повсюду, повсюду препоны
моим начинаньям благим!..»
И, гневно поднявшись, отваги
исполненный, быстро исчез.
Блеснул его перстень и шпаги
украшенный пышно эфес.
Идет побледневший придворный…
Напудренный щеголь в лорнет
глядит — любопытный, притворный:
«Что с вами? Лица на вас нет…